– Я так хочу, – отрезал прокурор. – Так мне будет спокойнее. Хэммонд слышал, как Стефи в коридоре разговаривает с кем-то по своему сотовому телефону.

– Вы еще не говорили ей об этом? – поинтересовался он.

– Завтра утром скажу. Так ты все понял, сынок?

– Я все понял, сэр, – ответил Хэммонд сквозь стиснутые зубы, но Мейсон Монро все равно прокричал ему в ухо:

– Нравится тебе это или нет, но Стефи будет помогать тебе в расследовании и служить буфером между тобой и Смайлоу. Надеюсь, она не даст вам вцепиться друг другу в глотку, по крайней мере пока мы не найдем убийцу Люта Петтиджона.

Глава 10

Ее легкие были готовы разорваться от напряжения. Мышцы стонали. Суставы молили о снисхождении, но вместо того, чтобы остановиться, она все ускоряла свой бег, двигаясь быстрее, чем обычно. Об обычном оздоровительном беге трусцой не было и речи. Она мчалась так, словно спасала свою жизнь.

«Мне нужно сжечь несколько тысяч калорий, которые попали в мой организм вместе с мороженым, хот-догами и прочей ярмарочной пищей», – убеждала она себя.

Но в глубине души она понимала, что бежит от самой себя, от чувства вины, холодной змеей свернувшегося где-то под сердцем.

Пот заливал ей глаза, отчего все окружающее начинало расплываться и дрожать. Ее дыхание было громким и хриплым, а во рту пересохло. Сердце стучало как бешеное. Порой ей казалось, что она не сможет больше сделать ни одного шага, но, стиснув зубы, она заставляла себя мчаться дальше.

Пожалуй, еще никогда она не бегала так быстро, на пределе всех своих сил, но убежать от того, что произошло с ней прошлой ночью, не могла.

Бег был ее любимым видом спорта, с помощью которого она поддерживала физическую форму. Она выходила на беговую дорожку парка несколько раз в неделю. Каждый месяц она участвовала в любительских забегах и даже помогла организовать любительский марафон, чтобы собрать средства для программы по борьбе с раком груди.

Но сегодня она бежала не ради удовольствия, не ради стройных бедер и ягодиц и не ради того, чтобы сбросить напряжение прошедшего дня.

Сегодняшняя пробежка была чем-то вроде наказания, которое она наложила на себя за то, что совершила.

Разумеется, наивно было рассчитывать, что это самоистязание может в какой-то мере искупить ее вчерашний проступок. Утешение, которого она так ждала, могло прийти только к тому, кто глубоко и искренне раскаивается в содеянном. Но она-то как раз не испытывала ни малейшего раскаяния. Да, их встреча не была случайной, как он полагал; она была хорошо рассчитана и подготовлена, и, хотя совесть подсказывала ей, что лучше всего будет не доводить дело до постели, она нисколько не жалела, что вчера все закончилось именно так, как закончилось.

Решив, что пора возвращаться, она повернула назад и немного сбросила темп. Но каждый шаг по-прежнему отдавался в бедрах и пояснице, но эта боль была вполне терпимой. Легкие все еще работали с предельным напряжением, но ощущение разливающегося по мышцам огня отступило. Только совесть не желала успокаиваться. Воспоминания о нем и о проведенной вместе ночи преследовали ее на протяжении всего сегодняшнего дня. Она старалась гнать их от себя, но они возвращались снова и снова, и она сдалась, стараясь по крайней мере не наслаждаться ими.

Но и это ей не удалось. Едва она вышла на беговую дорожку, как воспоминания нахлынули на нее снова. Она чувствовала на языке вкус сладостей, которые они покупали на ярмарке, улыбалась, вспоминая его шутки, ощущала тепло его дыхания на лице и прикосновения его пальцев к коже.

Он спал так крепко, что даже не проснулся, когда она выскользнула из постели и стала одеваться. У двери спальни она ненадолго задержалась, чтобы посмотреть на него. Он лежал на спине, накрытый до пояса простыней.

У него были удивительные, по-настоящему волшебные руки. Сейчас одна его рука свободно лежала на простыне, вторая покоилась на соседней подушке, и пальцы ее были чуть сжаты.

Всего несколько минут назад эти пальцы зарывались в ее волосы.

Глядя, как его грудь поднимается и опускается в такт мерному, глубокому дыханию, она испытала непреодолимо сильное желание разбудить его и признаться во всем. Но понял бы он ее? Поблагодарил бы за откровенность? Возможно, он даже сказал бы, что все это пустяки, и снова прижал ее к себе и поцеловал со всем пылом вновь проснувшейся страсти. Хуже или лучше стал бы он думать о ней, если бы она рассказала ему обо всем, что она наделала?

Но что он подумал на самом деле, когда проснулся и обнаружил, что ее нет?

Сначала он наверняка испугался, решив, что его обокрали. Первым делом он наверняка бросился проверять бумажник, который оставил на крышке бюро. Наверное, он достал оттуда все свои кредитные карточки и, держа их веером, поднес к лампе, чтобы убедиться, что ни одна не пропала. Удивился ли он, когда увидел, что все кредитки и наличные деньги на месте? Испытал ли он облегчение?

Бесспорно, испытал, но что он почувствовал потом? Удивился ли он ее исчезновению? Или рассердился? Он мог даже расценить ее уход как личное оскорбление.

Что ж, она надеялась по крайней мере, что, проснувшись и обнаружив ее отсутствие, он не пожал плечами и не перевернулся на другой бок, чтобы спокойно спать дальше. Этот вариант почему-то огорчал ее больше всего, и она старалась не думать о нем. Но все-таки казалось, что он не мог не вспоминать о том, что произошло между ними, не прокручивать в памяти все события вчерашнего вечера и ночи, начиная с того момента, когда их глаза впервые встретились в зале ресторана.

Он покрывал ее лицо легкими поцелуями, похожими на касание крыльев бабочки.

– Почему мне так хорошо? – прошептал он.

– Это и должно быть хорошо, не правда ли? – так же шепотом ответила она.

– Да, но не настолько… Не настолько хорошо.

– Наверно, все дело в…

– В чем? – Он ненадолго приподнял голову и заглянул ей в глаза.

– Нив чем. Просто мне тоже нравится…

– Нравится лежать неподвижно и ничего не делать? Вместо ответа она обвила его бедра ногами и прижала так крепко, словно не собиралась отпускать.

– Мне просто нравится быть с тобой.

– Гм-м-м… – Он снова опустил голову и прижался лицом к ее шее. – Прости, – простонал он некоторое время спустя, – но я не могу так долго ничего не делать…

– И я… – ответила она, подаваясь ему навстречу.

Она неожиданно остановилась и, согнувшись почти пополам, уперлась руками в колени, часто и тяжело дыша. Горячий пот продолжал стекать по лбу, попадая в глаза, и она часто-часто моргала, стараясь стряхнуть соленые капли.

Она должна перестать думать об этом, приказала она себе. Их вечер и ночь вдвоем, какими бы романтичными и волшебными они ей ни казались, для него, скорее всего, были делом обычным, хуже того – обыденным. Конечно, он наговорил ей много поэтической чуши, но это ровным счетом ничего не значило. Просто у него хорошо подвешен язык, что при его профессии просто необходимо.

«Как бы ни обстояли дела в действительности, – напомнила она себе, – тебе должно быть безразлично». В конце концов, вполне возможно, что они больше никогда не встретятся.

Почувствовав, что дыхание и пульс вернулись в норму, она медленной трусцой спустилась по ступенькам дамбы. Она чувствовала себя выжатой, как лимон, и виновата в этом была вовсе не изнурительная тренировка, а внезапно поразившая ее мысль, что она может никогда не увидеть его.

Но пройти пешком небольшое расстояние неожиданно оказалось труднее, чем пробежать по парку еще несколько миль. Отпирая кованые железные ворота, ведущие в сад перед ее небольшим особняком, она все еще была погружена в свои невеселые раздумья, и раздавшийся прямо позади нее автомобильный гудок заставил ее вздрогнуть. Обернувшись, она увидела «Мерседес» с откидным верхом, который как раз тормозил у тротуара. Водитель за рулем «Мерседеса» сдвинул на кончик носа солнцезащитные очки и посмотрел на нее поверх них.